Если смерти – то мгновенной,если раны – небольшой… - 65-летие Победы - Каталог статей

В районном архиве бережно хранятся воспоминания тех, кто поделился своими впечатлениями о днях, принесших столько боли, бед и страданий. Вот что рассказала Нина Ильинична Баева: - До войны я жила с родителями в г. Моршанске Тамбовской области. Жили мы хорошо, весело и ни о чем плохом даже не думали. Воскресенье 22 июня 1941 года выдалось жарким и солнечным, но когда в полдень по радио прозвучали слова «Говорит Москва, радиостанция им. Коминтерна!» и к народу обратился В. М. Молотов со страшным известием, солнце словно померкло. В три часа дня начал говорить Сталин, все эти передачи мы слушали, стоя, как вкопанные, возле репродукторов. А уже в понедельник началась мобилизация. Сборный пункт сделали в школе – военкомат оказался мал. Ежедневно туда подъезжали на лошадях очень много людей со всего района. Затем их отправляли в эшелонах на запад. Женщины цеплялись за уходивших на фронт со слезами на глазах, пытаясь подольше продлить миг расставания. И так изо дня в день. А уже в начале августа к нам в Моршанск стали прибывать эшелоны тяжелораненых. В городе открыли четыре госпиталя. Я была студенткой медтехникума, и мы работали на приеме поступающих солдатиков. Раненые были все в бинтах, раны гноились, и в них заводились черви, что ужасно усиливало боль. Мы их несли в госпиталь, а ребята кричали: «Сестра, дай мне смерти, дайте хоть что-нибудь!». Кто-то просто матерился, пытаясь превозмочь боль. В общем, тогда мы, девчонки, наслушались и насмотрелись разного. Ох, как же было тяжело и страшно смотреть на все это!.. Когда их помоют, покормят и перевяжут, некоторые из них спали по двое суток. А потом просили нас писать письма родным, сообщить об их месте нахождения. Хорошо помню одного московского семнадцатилетнего паренька, который просил не писать его маме и не сообщать о его смерти: «Пусть лучше она ждет меня и надеется. Я ведь ушел сам, не послушал ее. А она у меня одна, и у нее кроме меня никого нет…» Он прощался с жизнью, а мы все вокруг плакали, но помочь ему уже было нельзя – слишком тяжелое было ранение. После лечения бойцы возвращались обратно в строй, а на их место прибывали новые. В городе жители копали траншеи, чтобы укрываться во время бомбежек, но ими так никто и не пользовался. После сигнала «Воздушная тревога» диктор всегда призывал пройти всех в укрытие, но почему-то все горожане покидали свои квартиры и толпами выходили на улицы. Было, конечно, очень страшно, по спине бежал мороз, но люди еще и умудрялись шутить. На окраине города было место, которое называлось Куликовский бугор, так говорили, что того, кто дойдет до того места со злом, ждет поражение. А еще ходили слухи, что там похоронена теща Гитлера. Но, и правда, налеты были по 3-4 раза в сутки, но немецкие самолеты на подступах к городу сбивались, а другие «драпали» обратно. Так Моршанск и не подвергся ни разу бомбежке, словно заговоренный. Наша авиация и противовоздушная оборона не дремали – рядом с городом были два огромных железнодорожных моста, которые нужно было обязательно сохранить. Каждый день ждали голос Левитана по радио – сдали или заняли наши очередной город. Если становилось известно об отступлении, все расходились молча, а если нашим войскам удавалось отвоевать хоть кусочек родной земли, то даже незнакомые люди начинали обниматься и целоваться прямо на улице. Осенью прибыл целый эшелон эвакуированных из Воронежа. Беженцев принимали к себе домой моршанцы, делились с ними последним, и никто не роптал, не обижался. Для воронежцев организовали столовые, где их кормили бесплатно, наливали с собой суп в бидончики и кастрюльки, хлеб выдавали по карточкам. Потом прибыли и эвакуированные из Ленинграда. Детей из детского сада привели в госпиталь, чтобы они там устроили концерт для раненых. Измученные болью люди очень обрадовались малышам, ведь у многих дома остались свои такие же. Так после выступления дети подходили к раненым и угощали их тем, что сами припасли от обеда. Кто протягивал кусок хлеба, кто пряник или леденец. На это невозможно было смотреть без слез. А малыши говорили, это чтобы дяденьки быстрей выздоравливали и пошли бить врага, тогда и их папы быстрей вернуться. Но похоронки все шли и шли… редкую семью обошло это горе. Мой отец погиб в 1943 году под Полтавой. В сорок втором я закончила техникум и меня направили в городскую больницу, а весь выпуск – 250 человек – кого в действующую армию, кого в санитарные поезда. Меня оставили лишь потому, что в день выпускного вечера мне исполнилось только шестнадцать лет. Так я начала работать в хирургическом отделении Моршанской больницы. С каждого эшелона привозили раненых с газовой гангреной. Их не помещали в госпиталь, а определяли к нам. Это была обязательная ампутация. После операции многие кричали криком: «Сестра, почеши ногу – стоишь и не можешь помочь!». А чем поможешь – ноги, а то и обеих, нет! Больной плачет, а ты возле него еще сильней. Все эти кошмары было ох, как трудно пережить! Зарплату мы не получали, но в ведомостях расписывались – то в фонд обороны, то на танки-самолеты. И никто не жаловался, отдавали все, люди были намного добрее. Привезли в город целую колонну военнопленных – немцы, румыны, болгары, австрийцы. Их поселили в лесу, там они сами делали себе большие землянки. Тогда все это держалось в секрете, и сколько их было тысяч, не знаю. В двух санаториях сделали для них санчасть, нас – 8 комсомольцев – отправили туда. Работать приходилось 24 часа в день. 700-780 человек.… В помощь дежурной сестре были два немецких врача, которые только выполняли назначения под ее контролем. С больными было общение на уровне «возьми таблетку, выпей, запей», других разговоров не заводили. Да еще почему-то и ненависть какая-то к ним была, прямо поубивала бы их всех! После лагеря военнопленных нас тем же составом мобилизовали в армию. Приехали в Воронеж, а там весь город разбит – одни руины, только карги кричат. Потом в Москве нам выдали обмундирование, присвоили звание мл. лейтенанта медицинской службы и направили по частям. Так я попала в 8-ю отдельную гвардейскую воздушно-десантную бригаду, на должность старшей медицинской сестры. Санчасть находилась под Могилевом, в Белоруссии. Все было в землянках, даже баня – только труба торчит из земли. В расположение части приходили дети из ближних деревень и приносили в лукошках ягоды. А мы им давали хлеб и сахар. Пяти-шестилетки не знали, что такое сахар и играли с ним, как с камушками. Ели с солдатами из одного котелка, ведь у деревенских была одна пища – картоха. Люди жили в разбомбленных, разграбленных деревнях по несколько семей в одной хатенке. Все только ждали конца войны. И вот, в ночь с 8 на 9 мая, в 2 часа было сделано сообщение, что Германия капитулировала! Невозможно передать словами, какая это была РАДОСТЬ! Веселье продолжалось три дня. Салют устроили – у кого сколько осталось патронов, столько и стреляли. Мне кажется, что для поколения, пережившего войну, главнее и прекраснее праздника, чем День Победы не было и не будет, пока жив хоть один человек, на себе испытавший ужасы и лишения тех страшных лет. Подготовила Ж. Елешева, начальник архивного отдела.
1 2 3 4 5 Категория: 65-летие Победы \| Добавил: Coolleer (26.06.2011)
Просмотров: 811 \| Рейтинг: 0.0/0